Василий Клёпов - Тайна Золотой долины [Издание 1958 г.]
Я осторожно развернул записку, разгладил и прочитал вот что:
Передать в Острогорский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов
Дорогие товарищи!
Я пишу вам, оставшись один, так как вся моя партия погибла. Здесь орудует какая-то банда или кучка врагов рабоче-крестьянской власти. Они перебили нас по одному, как куропаток, стреляя из леса. Вчера был застрелен последний мой спутник — коллектор Звягинцев.
Я ранен в живот, и единственное, на что оказался способен, заполз в эту дыру, где, кажется, и умру.
Обиднее всего, что ни разу не встретился с бандитами лицом к лицу, и умру, даже не зная, от чьей руки. Только один раз промелькнул перед глазами тот, кто стрелял в Гренадерова. Это был низенький, немного сутулый человек, в штатском, похоже, что в форме старого горного ведомства. Но он скрылся в лесу так быстро, что ни задержать, пристрелить его я не смог.
Задание ваше по вышеизложенным причинам выполнить не смог, и это для меня мучительнее, чем проклятая боль в животе. Ясно только одно, поиски надо начинать немного выше по речке, вдоль безымянного ручья, впадает в Зверюгу слева, в полкилометре от этой пещеры.
Прощайте.
Преданный рабоче-крестьянской власти до последнего вздоха
Геолог Н. Окунев. 17 июля 1920 года.— А ты бросил его череп… Эх ты, Федя! Таких людей, как Окунев, знаешь, как надо уважать?
— Я же не знал, Димка, — начал оправдываться Лёвка. — Я бы поцеловал его череп, если бы знал, что за человек этот Окунев.
— Не надо глумиться над человеческими костями, вот что! — отчитывал его, и правильно отчитывал, Димка.
Лёвка сбычился и замолчал. Но непочтительное отношение к останкам геолога Окунева, видимо, не давало ему покоя. Он взглянул на меня исподлобья и сказал:
— Пойду сейчас в пещеру, соберу всё, что от него осталось, и похороню. А потом привезу из города звезду и поставлю на его могиле.
— Это ты хорошо придумал, Лёвка, — похвалил я. — Но, сначала кто-то следствие должен провести. Ведь Окунев убит бандитами. Может быть, их ещё найти можно.
— А я сам и следствие проведу, — обрадовался Лёвка.
— Тоже мне, Шерлок Холмс! — съязвил Димка. — А летучие мыши?..
Снова и снова мы перечитывали драгоценное письмо, и вдруг последние его строки ударили меня, как обухом.
— «Ясно только одно, — громко прочитал я, — поиски надо начинать немного выше по течению, вдоль безымянного ручья, что впадает в Зверюгу слева».
— А мы-то, дураки, копались здесь! Пошли, ребята, искать этот ручей. Конечно, золото — там. Окунев эти дела знал лучше нас.
Мы пробовали расшифровать и план, но как мы его ни крутили, понять не смогли. А жаль: наверно, в нём весь секрет и заключается.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Вверх по безымянному ручью. Спина боится пули. Опять скелеты. Кристаллическое золото. По нам стреляют. В засаде.
Лёвке я приказал быть недалеко от хижины и ловить рыбу, а мы с Димкой забрали лопату, кирку, два мешочка под золотой песок, лоток и сковороду и отправились вверх по Зверюге. Как и писал Окунев, не особенно далеко от пещеры в Зверюгу впадал ручей. Сейчас он был довольно бурным, но в июле, когда был здесь Окунев, он, очевидно, почти пересыхал. Потому никто и не дал ему названия.
Идти было трудно, так как ручей протекал по глубокому ущелью, заваленному каменистыми глыбами. Мы могли продвигаться вперёд только по воде, перескакивая с камня на камень.
— Слушай, Молокоед, — обратился ко мне Димка, — тебе не кажется, что мы подставляем спины под мушку чьего-то ружья? Не лучше ли нам подняться вверх из этого ущелья и пойти лесом?
— Удивительный ты человек, Дублёная Кожа. Ты старше меня на два солнца, а твоими устами говорит ребёнок. Ведь с тех пор, как здесь перестреляли партию Окунева, двадцать один раз распускался и снова опадал лист с этих деревьев. Какой же пули боится твоя спина?
Откровенно говоря, вся эта индейская болтовня была теперь ни к чему, и мы только прятали за ней свой страх. Мне тоже казалось, что кто-то сверху всё время целится нам в спину. Я даже стал время от времени делать прыжки в стороны, чтобы увернуться из-под наведённого на меня дула. Если прыгать из стороны в сторону, то так, говорят, в человека очень трудно попасть. Оглянулся на Димку — он тоже делает подозрительные скачки.
«Перестреляли по одному, как куропаток», — вспомнились мне слова Окунева. Ничего мудрёного — здесь подстрелят, и не узнаешь, кто подстрелил.
— Мне кажется, Дублёная Кожа, мы уже достаточно потренировались в прыжках с места и в прыжках с разбега. Ты не будешь против, если мы выберемся из этой дыры и пойдём по кромке ущелья?
Конечно, Димка, не имел ничего против. Мы вскарабкались наверх и вышли на едва заметную тропку, которая вилась, между кустами и деревьями над самым обрывом. Идти по ней было удобнее и как-то веселее.
— Может, споём, Дублёная Кожа?
— Споём, — весело ответил Димка и тут же крикнул: — Вперёд, аргонавты!
— Вперёд, миронавты! — крикнул я.
— Вперёд к золотым берегам, — запели мы оба.
Ни чёрт нам не страшен,
Ни шторм не опасен —
Идём мы навстречу врагам.
И правильно сказал поэт Лебедев-Кумач, песня здорово жить помогает: едва только мы затянули «Марш аргонавтов», страх с нас как рукой сняло. И чем громче мы базлали,[47] тем смелее было идти. Так с песней мы и вышли к широченной котловине, внизу которой протекал этот безымянный ручей. Но сверху он показался нам тоненькой ниточкой.
— Вот тут пошарим, Дублёная Кожа!
— Обязательно пошарим, Молокоед! — и Димка сел, по рецепту Маяковского, на собственные ягодицы и съехал вниз.[48]
Удивительный вид был у этой котловины. Берега обрывистые, твёрдые, и везде в них — глубокие ниши, выемки. Сразу видно, что не природа работала здесь, а человек. Мы пошли вдоль обрыва, и вдруг, прямо под ногами у нас, — человеческий скелет. Вот везёт нам на эти скелеты!
Я нагнулся, чтобы рассмотреть череп, и увидел, что затылок у него развален на две половинки.
«Как же так, — думаю, — скелет лежит целёшенек, а череп уже развалился?»
Вгляделся внимательнее и заметил на обеих половинках черепа полукруглые выемки, а от них шли трещины по всему затылку. Ясно, что человека этого кто-то убил. Мы разделили череп и увидели внутри его сплющенную пулю. И опять меня мороз по коже подрал, и снова стало казаться, что кто-то берёт меня на мушку.
— Пойдём, Дублёная Кожа, поищем что-нибудь другое! Что мы целый день только и делаем, что скелеты находим.
Спустились к самому ручью и не успели сделать нескольких шагов, как Димка закричал:
— Есть, Васька!
И показывает мне на ладони красивый-красивый жёлтый кубик, который переливается, как огонь.
— Смотри, чистое кристаллическое золото!
— Где нашёл? Место заметил?
— Заметил, пойдём!
И что вы думаете? Прошли мы с Димкой не более пятидесяти шагов, как набрали этих золотых кристаллов по целому мешочку.
— Ага, Сударыня Жила, попалась! Как ты думаешь, Дублёная Кожа, сколько тут фунтов будет?
Он взвесил на ладони мешочек:
— Ставлю, Молокоед, один против ста, что здесь будет по крайней мере фунтов пять.
— Эх ты, весовщик! Здесь не меньше десяти фунтов, — торжественно сказал я.
В этот самый момент что-то прожужжало около нас, вроде шмеля, и камень, который лежал у моих ног, ни с того, ни с сего разлетелся вдребезги. И тут же — бум! — выстрел! Мы оглянулись, а над кустами, на краю обрыва, дымок вьётся. «Ого, — думаю, — началась и за нами охота».
— Димка, сюда!
Мы юркнули за большой камень, легли на землю и притаились.
— Ты думаешь, это в нас стреляли? — прошептал, минут пять спустя, Димка.
Я посмотрел на него и понял, что Дублёная Кожа трусит. Лицо у него позеленело, а веснушки стали совсем чёрные.
— Ты боишься?
— Нет, мне просто интересно знать, в нас или не в нас?
А чего уж там «нет», когда у меня у самого сердце колотилось, как у кролика.
— Сейчас проверим!
Рука у меня ещё дрожала, но я надел на лопату шапку и высунул её из-под камня. Грянул выстрел, и что-то горячее упало в мою ладонь. Это пуля расплющилась о лопату и свалилась мне на руку.
— Ясно? Вот попробуй и высунься теперь из-за камня. Перестреляют, как куропаток.
Я нечаянно повторил слова геолога Окунева и подумал: «Скелет, который мы сейчас видели, это, наверно, и есть то, что осталось от последнего спутника Окунева, — коллектора Звягинцева».
Что же теперь делать?
Мой мозг, как говорят писатели, лихорадочно заработал. «Конечно, если лежать без конца здесь, под камнем, — рассуждал я, — значит, уподобиться страусу, который при опасности прячет голову в песок и думает, что если он не видит охотника, то и охотник его не видит. Смешно и глупо! Не будет же тот, кто в нас стреляет, ждать, когда мы сами подставим ему себя под выстрел. Он или зайдёт с другой стороны котловины, или спустится вниз и застрелит нас в упор. Выходит, что нам тоже надо что-нибудь предпринимать. А что?» Сам того не замечая, я стал без конца повторять вслух: «Что же делать? Что делать?»